Меня всегда занимали родословные великих людей,
и я думала, как бы исхитриться так, чтоб свою составить. Но казалось,
сделать это невозможно. Стариков осталось раз -
два да обчёлся. И все-таки искушение найти свои
корни было велико, поиск начался.
Сначала выяснила ближайших родственников:
бабушек, дедушек, затем постепенно, шаг за шагом стала вырисовываться картина
моих предков по всем линиям: Галкиных, Лопских, Фоминых, Юрьевых.
По материнской линии родословная подошла к Михаилу
Галкину, который в Ловозере проживал ещё в 1716
году и явился пока что самым старым представителем древнего рода саамов. В книге
«Ловозеро»1 о жителях села говорится следующее: “В 1716 году в
Ловозере стояло 5 веж, в которых проживало 40 душ мужского пола –
домохозяева Селивановы, Галкины, Юдины, Созоновы и Семеновы”2.
Следующее упоминание о роде Галкиных относится к 1782 году, когда в город Колу
переехали на постоянное жительство в мещанское сословие 13 саамских семей, и в
их числе лопарь Ловозерского погоста Алексей Иванов сын Галкин с женой Меланьей
и двумя сыновями3. В 1785 году
под наблюдением генерал-губернатора Олонецкого и Архангельского наместничества
Т. И. Тутолина было проведено описание Лапландии по специальной анкете,
состоящей из 53 вопросов. В Ловозерском погосте насчитывалось 94 жителя (52
мужчины и 42 женщины), всего 15 семей.
Ещё одно упоминание, по времени, более близкому к нашему,
приводит в своих записях В. Ю. Визе в 1910 году. В
них он упоминает моего прадеда Федота, с которым знакомился на Сейдозере: “…живут
тут только в летнее время так называемые сейдозерские лопари: Кузьма Данилов,
Гаврило Захаров, Максим и Федот Галкины с их жёнками”. Учёный записывает
песни этих саамов и в том числе песню моего прадеда.
Федот Галкин
всю жизнь в ловозерских тундрах оленей пас, рыбу ловил. Галкиных в Ловозере
много, только у Максима, отца Федота, взрослых дочерей и сыновей шестеро. Летом
семьи на островах, зимой в селе, в прокопчённой
деревянной избушке, топившейся по-чёрному. Жизнь нелёгкой
была. До революции Галкин Максим с сыновьями в Колу ездили, добытое охотой и
рыбалкой продавать.
И угощал. Обильно! Водкой поил не скупясь.
Хитрый был, бестия, знал, что рюмка четвертью обернется. А когда лопари, как
говорится, лыка не вязали, торги начинал. За пуд рыбы 45 копеек платил. А
привозили Галкины по десять пудов. Купец
понимал: вырученного им хватит на пару понюшек табаку. А когда видел
–пригорюнились лопари, аванс предлагал. По пятьдесят рублей одалживал. Так и
держал в постоянном долгу. Удел отдавать за бесценок добытое кровью и потом,
вечно чувствовать себя в долгу у богатеев был у многих саамов до революции.
В песнях тех была беспредельная тоска, грусть,
вырывавшаяся прямо из груди народа! Угрюмая природа Лапландии! Пели Кузьма и
Федот вместе. Хвалили “осень черную”, “суземок великий” за то, что
посылали они им оленей с красивыми рогами, что есть сыт человек.
Вскоре после встречи той тоска легла на сердце
Федота. Мари, жена любимая, умерла, оставив сиротою дочь Натальюшку. Суровость
жизни в тундре заставила Федота загнать тоску-печаль внутрь себя и искать новую
мать для дочери. Она нашлась у Егора Кириллова. Анастасия Егоровна неплохая
женка оказалась, добрая, справная, Наталью не забижала, а мужу ещё и Дашутку
родила.
Наталья же своей улыбкой всё больше напоминала
ему Марьюшку. Парня с Терского берега встретила, замуж вышла и уехала из
Ловозера. Только раз ещё и видел её отец. В 1933 году приезжала она в Ловозеро,
по саамскому обычаю, дочь свою Лизавету, мою мать, продать, чтоб от смерти
закрыть. В своем рассказе «Проданный ребенок» я этот обряд описываю: “Если
дети в семье умирают, надо совершить обряд продажи ребенка, чтобы сберечь его.
Продают обычно за пятак первому встречному или в большую семью, где никто из
детей не умирал. Тот, кто покупает ребёнка, должен подержать его на руках и
возвратить родителям, но считается, что настоящие родители теперь как бы просто
взяли его на воспитание. Семь лет при этом надо хранить обет молчания о купле и
продаже. Таков обряд. Так у саамов из поколения в поколение и ведется: проданные
дети продают своих, чтобы тем самым выкупить у судьбы им жизнь и здоровье”.
Война застала Федота уже в возрасте. Теперь все
вокруг его дедом называли, за шестьдесят перевалило ему!
Поручил ему колхозный председатель с ещё двумя дедами коров пасти. А что дедам
делать? Пошли. И пасли – до первой беды. Случился большой туман, ни зги не
видать – четырёх коров и недосчитались. В топь попали. Разве могли старики
угадать, что коровы тундры не умели чувствовать, – не углядели за стадом. Они
привычны к оленям, за теми по пятам ходить не надо, у них ноги чуткие, знают,
куда встать. “За вредительство Советской власти” всех троих дедов в тюрьму и
кинули, дело «саамских националистов» повесили. Такой позор на седые
головы!
Заболела душа у Федота в тюрьме, не выдержал
позора человек – умер. Родным пришла бумажка маленькая, в которой сухо
говорилось, что заключенный Федот Максимович Галкин умер в тюремной больнице.
Больше ни слова. Ни отчего смерть пришла, ни где похоронили его. Вот такая
судьба у моих дедов и прадедов по линии Галкиных.
Наталья Федотовна – в девичестве Галкина, по
первому мужу Лопская, по второму Юрьева – была жизнерадостным, никогда не
унывающим человеком. Заразительно умела смеяться, а уж если сердилась – то от
души. Родилась она в 1908 году и за свой век всю тундру на оленях объездила,
рыбачила на море Баренцевом, на Ловозере, на Сейдозере.
Позже пришло молодой женщине извещение за
номером 89/211, где было отписано, что её “муж, гвардии красноармеец Лопский
Иван Алексеевич, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге,
проявив геройство и мужество, был убит 20 мая 1942 года и похоронен в могиле на
46-м километре...”
В 1943 году, когда наши войска отбили немца от
Западной Лицы, рыбачкам с побережья разрешили не только на реках промышлять, но
и в море Баренцево на промысел ходить. Харловские жёнки и на лесозаготовки
ездили, и в колхозе на фронт работали. С 1944 года Наталья Лопская числилась
матросом в рыболовецкой бригаде. Варила рыбакам уху, уходила на ботах в море.
– Мы с ней после войны лишь раз и свиделись,
здесь, в Ловозере. Перед её приездом из Харловки меня все за Большого Ивана
сватали, а я не шла. Больно норовом он был крепкой. Когда Наталья приехала, Иван
стал ходить за ней: выходи, мол, за меня замуж. Мы её отговаривали: Юрьев Иван –
сурьёзный лопарь, первые две жёнки у него померли, оставив детей сиротами. Да не
то страшно: говаривали, что он настоящий колдун. Разве ж видано за такого замуж
идти, лучше сразу в петлю. Наталья сердобольная: сказала – детей жалко, как им
без хозяйки расти? Сошлись... Не знаю, может, мне что и наколдовал Большой Иван
за отказ, только у меня судьбы так и не получилось. Они-то сошлись, а меня
вскорости в Карелию на лесозаготовки сослали. Несколько лет пришлось лес плавить
по пояс в воде. Там с ненцем познакомилась, за него замуж пошла и в Сыктывкар
уехала, как срок прошёл. Да ненец-то мой недолго жил. Преставился, Царство ему
небесное. А я вернулась на родину. Тут за второго замуж вышла, с дитем приняла.
Да, видно, не судьба мне долго с мужьями жить. Помер. Грешу я на Ивана Юрьева.
Наверно, за отказ мой, за то, что упрекнула, будто он две жены в могилу
свёл, наказал меня. Вот одна я теперь.
– Как не знать, коль он мне дядька родной был.
Поди-ка и у него жизнь не слаще моей была. Перва-то жена Мария, как Наталью
родила – вскоре умерла. Сказывали – очень он по ней печалился. Потом Анастасию
Кириллову за себя взял. Дарья у них родилась. Слышала я, что Дарья-то недавно
умерла.
– Дед Федот?! Он недолго жил, внученька, не
дали, – выдохнула баба Настя, – в тюрьму упекли, там и умер. Тогда это старались
скрыть. Многие люди в тюрьмах сидели. Посадить дело нехитрое, да не многие
выходили оттуда. Я этого добра с лихвой испытала. А мне Федот уже после войны в
сон пришёл. Забеременела я, да не как положено, сказали, мол, внематочная,
оперировать надо. Я как это узнала, обмерла. Думала, положат под нож, полоснут,
тут я и помру. Вижу сон. Стоит, передо мной дядя Федот и говорит: “Боишься,
Настенька?” Отвечаю ему: “Боюсь, дядя Федот, ой как боюсь!” Он мне: “Не
бойся, племянница, не умрёшь. Пускай врачи сделают, что хотят. Я тебя оберегу”.
Проснулась, сразу сон вспомнила и поверила в добрый исход. Дядька Федот,
До 1956 года Иван Иванович Юрьев работал в
тундре пастухом, Наталья – чумработницей. Затем он перебрался к рыбакам на
Сейдозеро, и опять рядом с ним моя бабушка Наташа. Любимым занятием её было
нюхать табак. Табак хранился в железной зелёной баночке из-под чая. Однажды
втайне от бабушки я его тоже понюхала. Когда табак попал в нос, думала, умру от
слёз и чихов. Бабушка всё поняла и долго смеялась, а потом сказала: “Ничего
ты, внученька, не понимаешь. После чихов в голове просветление наступает, да и
насморком не будешь страдать. Табачку нюхнул – облегчение получил”.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
1. Ушаков И.
Ф., Дащинский С. Н. Ловозеро. – Мурманск: Кн. изд-во, 1988. – 192 с.: ил. –
(Города и районы Мурманской области).
